выставка
Франс Мазерель и Ромен Роллан – гуманисты жестокого века
Центр редкой книги представляет выставку, раскрывающую материалы коллекции «Франс Мазерель», переданной в дар библиотеке коллекционерами Игорем и Татьяной Борисенко.

Франс Мазерель (Frans Masereel, 1889–1972) – бельгийский художник и график, признанный мастер ксилографии, создатель жанра «романа в картинках» и выдающийся иллюстратор. Не примыкая ни к каким политическим или художественным течениям, он всю жизнь оставался убеждённым гуманистом, противником войны и социальной несправедливости, благодаря чему был хорошо известен и в Советском Союзе. В данный момент мы располагаем наиболее полным и одним из крупнейших в Европе собранием книг и графики Мазереля в России. Основу коллекции составляют оригинальные тематические серии ксилографий и рисунков, иллюстрированные Мазерелем книги, а также отдельные гравюры, в том числе экслибрисы и открытки. Значительной частью коллекции является литература о художнике и документы, относящиеся к его жизни и работе.

Выставка посвящена творческому содружеству писателя и художника, которое было весьма тесным и значимым для биографий обоих. Их дружба и сотрудничество были основаны не только на личной симпатии, но и на общности убеждений. На основе материалов коллекции выставка всесторонне и полно раскрывает аспекты этого профессионального и личного взаимодействия.
ЖЕНЕВА, 1915-1922
«Во время войны Швейцария стала прибежищем для небольшой группы писателей и художников, твёрдо веривших в интернационализм духа и не желавших принимать участия в братоубийственной войне европейских народов. Одной из крупнейших фигур в их рядах был Франс Мазерель из Гента. Он жил в Женеве и находился в тесной дружбе с этой горсточкой французских вольнодумцев, во главе которых стояли такие люди, как Рене Аркос и Пьер Жан Жув. Вместе с ними – с нами – делил Мазерель скорбь этих мрачных лет и переживал всю тяжесть происходившего. Эти совместно перенесённые испытания создали между нами прочные неразрывные узы, составляющие нашу гордость и нашу радость. Я благодарен изгнанию, которое послало нам этих храбрых товарищей и прежде всего – этого исполина Мазереля, человека большого сердца и непоколебимого духа».
Ромен Роллан, 1922
В годы Первой мировой войны Франс Мазерель работал на добровольных началах в Агентстве по делам военнопленных Международного Красного Креста. Он переводил письма граждан воюющих держав, искавших своих родных и близких, пропавших солдат и мирных жителей. Среди организаторов и добровольных сотрудников этого агентства был и Ромен Роллан, в ту пору уже всемирно известный писатель и лидер антивоенного движения, раздавший всю сумму своей Нобелевской премии общественным благотворительным организациям, из которых самое крупное пожертвование досталось Международному Красному Кресту.
Здание музея, где работало Агентство по делам военнопленных на фотографии и на рисунке Мазереля для обложки брошюры Стефана Цвейга о посещении Красного Креста.
Фото из книги Joris van Parys "Masereel. Eine Biografie". Zürich, 1999.
Одновременно для заработка Мазерель сотрудничал в периодических изданиях антивоенной направленности. Он был штатным художником газеты "La Feuille", дававшей обзор иностранной прессы с информацией, которую замалчивали другие швейцарские издания. Ежедневно на протяжении трёх лет на первой полосе "La Feuille" появлялся новый рисунок Мазереля как комментарий последних новостей. Его рисунки печатались также на обложках журналов "Les Tablettes" и "Demain", где публиковался и Роллан.
В номере "Demain" за ноябрь/декабрь 1916 года была опубликована статья Роллана "Aux peoples assassinés!" («Убиваемым народам!»), которая была издана затем отдельными брошюрами на итальянском, немецком и французском языках в оформлении Мазереля. Экземпляр немецкоязычного швейцарского издания хранится в коллекции.

Вся сумма, вырученная от продажи этого издания, была перечислена на счёт Красного Креста.
В мае 1917 года в издательстве журнала "Demain" вышел оформленный Мазерелем сборник «Привет русской революции», открывающийся статьёй Роллана «Привет свободной и свободу несущей России!».
Salut à la révolution russe. Genève: Édition de la revue "Demain", 1917.
Обложка, титул и ксилография на фронтисписе работы Франса Мазереля.
К женевскому периоду сотрудничества Мазереля и Роллана относятся ещё два издания общественно-политической направленности, вышедшие уже после войны. Оба – сборники художественных произведений, также представленные в коллекции.

Первая из этих книг – собранная Ролланом антология французской поэзии "Les Poètes contre la guerre" («Поэты против войны») с его предисловием, для которого Франс Мазерель выполнил ксилографию на фронтисписе, титульный лист и обложку.
"Les Poètes contre la guerre. Anthologie de la Poésie Française, 1914-1919". Genève: Éditions du Sablier, 1920.
Типография Albert Kundig, Genève. Экземпляр (399/750/806) на бумаге Vergé volumineux anglaise.
Следующее издание – свидетельство участия и Роллана, и Мазереля в благотворительной акции, сборнике "Pour nos petits frères russes!" («Нашим маленьким русским братьям! Дар писателей и художников Западной Европы детям голодающих губерний России»). Сборник был издан Верховным Комиссариатом Лиги Наций по вопросам беженцев Фритьофа Нансена на немецком и французском языках. Предисловие к изданию написал сам Нансен. Среди вкладов других многочисленных авторов в сборнике опубликована статья Роллана и полностраничный рисунок Мазереля "Les Enfants" («Дети»).
Рядом со всеми перечисленными изданиями мы сочли уместным упомянуть ещё одно из хранящихся в коллекции, поскольку иллюстрирующие его рисунки по времени создания относятся к женевскому периоду. Однако вполне вероятно, что имена писателя и художника соединены в этой публикации даже без их ведома. Это советская журнальная публикация пьесы Роллана 1903 года "Le Temps viendra" в переводе Н. Волкова. В качестве заставок и концовок к тексту использованы 5 рисунков, выполненных Мазерелем для газеты "La Feuille".
И писатель, и художник издавались и были хорошо известны в Советской России, в частности, благодаря А. В. Луначарскому, знавшему обоих ещё по женевской эмиграции. Выбор иллюстраций к пьесе Роллана может быть связан с выходом в том же году брошюры «Политические рисунки», советского переиздания «Politische Zeichnungen von Frans Masereel» (Berlin: Erich Reiß, 1920), сборника рисунков Мазереля из газеты "La Feuille".

Оба издания также хранятся в коллекции.
ВИЛЬНЁВ, 1917–1919
Знакомство
Трудно было предположить, что, живя в Женеве, писатель и художник не встречались ни в Красном Кресте, ни в редакциях, ни в тесном кругу единомышленников. Поэтому в литературе начало их дружбы иногда датируют 1915 годом, когда Мазерель приехал в Швейцарию и сблизился с ролландистами.

Но и воспоминания Мазереля, и записи в дневнике Роллана свидетельствуют о том, что их личное знакомство произошло только в октябре 1917 года. И в этом нет ничего удивительного, поскольку каждый из них был занят своим делом и работал очень много. Мазерель, не имевший тогда никакой мастерской, трудился, не поднимая головы от стола, в своём углу, а Роллан, как только появилась возможность, уехал из Женевы и уединился для работы в Вильнёве, на восточном побережье Женевского озера.

И, конечно, прежде чем пригласить к себе Мазереля, он должен был знать о нём по его работам и отзывам общих знакомых. Своё первое впечатление от личного знакомства с художником Роллан записал в дневнике:
Приехал П. Ж. Жув… На следующий день Франс Мазерель… Его я не знал. Это здоровяк со спортивной фигурой, с чёрной бородой и в очках: он сдержан, как испанец, и внешне кажется человеком тех кровей. На самом деле он фламандец из Гента, ему 28 лет, хотя на вид ему можно дать все 35. Он мне очень симпатичен и, определённо, он очень хороший человек, не способный ни на малейшую низость или мелочность. То, что происходит вокруг, выше его понимания и наполняет его ужасом.
Из дневника Р. Роллана, 11-12 октября 1917
Уже с первой встречи Роллан и Мазерель прониклись друг к другу искренним расположением и интересом. Дневниковая запись Роллана об их встрече через год – красноречивое свидетельство доверительности их отношений:
Добрый великан Мазерель нравится мне ещё больше, чем в прошлый раз. Он так скромен, так честен, так чудесно доброжелателен… Он привёз мне в подарок свою последнюю работу … Он поделился со мной своими душевным состоянием: он страшно подавлен и поражается, как ещё два года назад он мог быть полон уитменовского оптимизма. И мне понятно, что с ним. Иначе и быть не могло: ведь все эти два года он не имел никакой возможности отвлечься от картин смерти, которыми только и была занята его голова.
Из дневника Р. Роллана, 13 сентября 1918
Мазерель действительно не мог оторваться от ежедневных рисунков в "La Feuille", но именно в это время он обращается к технике ксилографии, в которой нашёл оптимальное средство для уже вызревшей в нём идеи создания нового жанра, позволявшего ему рассказать историю в картинках без слов. Книга, которую Мазерель привёз Роллану, – первенец в рождённом им жанре, "25 images de la passion d'un homme" («Крестный путь человека в 25 картинках»), где история короткой жизни одного человека с пробудившимся самосознанием уподоблена Страстям Господним. Об этой книге Герман Гессе напишет: «Никогда ещё голос художника не звучал так актуально, так призывно, так политически, и в то же время так беспартийно-человечно».

Уитмена Мазерель упомянул в разговоре с Ролланом не случайно. Открыв для себя его стихи ещё до войны, художник почувствовал в поэте особое духовное родство, о котором Стефан Цвейг позже скажет: «Ни в ком из людей, ни в ком из современных художников я не встречал такого типично уитменовского сочетания свободной, и в то же время сдержанной, плещущей через край и в то же время спокойной силы, такого безграничного чувства товарищества ко всему живому, такого полного слияния личности с окружающим миром».

Это жизнеутверждающее начало, загнанное войной глубоко под спуд, возродилось в Мазереле очень скоро и не без прямого участия Роллана. Безошибочно поставив диагноз состоянию художника, писатель посоветовал ему отвлечься от остросоциальных сюжетов и обратиться к темам повседневной мирной жизни с её простыми радостями и горестями.

К сожалению, колоссальное перенапряжение всех сил подкосило и физическое здоровье Мазереля: в октябре 1918 года его свалила «испанка», страшный грипп, эпидемия которого докатилась к осени и до Женевы. Переписка Роллана с Цвейгом, близким другом обоих, – свидетельство его неподдельной тревоги за жизнь Мазереля, богатырский организм которого почти месяц боролся с болезнью, а одолев её, потребовал долгого восстановления. Но и это не помешало осуществлению нового замысла художника.

В 1919 году выходит "Mon livre d'heures" («Мой часослов»), роман в 167 картинках, который сам Мазерель считал своим главным творческим высказыванием, своим кредо. В «Беседах» с Вормсом он говорит, что всё, что он делал потом, было лишь развитием того, что он сказал в «Часослове». Очень символично, что эпиграфы к такому важному для себя произведению Мазерель взял из «Песни о себе» Уитмена и «Кола Брюньона» Роллана, отдав дань уважения обоим своим «духовным отцам».

Не останавливаясь в контексте этой выставки на первых двух романах в картинках подробнее, мы отсылаем всех интересующихся к их изданиям из нашей коллекции, а чтобы понять их роль и в творческом становлении художника, и в развитии жанра, и в общественной жизни, настоятельно рекомендуем обратиться к монографии о Мазереле Веры Ивановны Раздольской, вышедшей в издательстве «Искусство» в Ленинграде в 1965 году, и к исследованиям этих романов в работах искусствоведа самого молодого поколения Полины Владимировны Дедюхиной.
Вильнёвские наброски. Роллан в изображениях Мазереля
Ко мне на несколько дней (с субботы 1 до среды 5 февраля) приехал по моему приглашению Франс Мазерель. Он рисует с меня много набросков. Среди них некоторые – самые удачные из всех, которые делали с моей физиономии.

Мне ни в малейшей степени не приходится прерывать свою работу и привычный распорядок. Он между тем ухватит то взгляд, то движение, то улыбку. Иметь дело с большим художником и к тому же умным человеком – настоящее удовольствие.
Из дневника Р. Роллана, февраль 1919
Приезд Мазереля был для меня большой радостью. Его чем лучше узнаёшь, тем больше ценишь... Но Вы ведь и сами его знаете. Он сделал с меня двадцать набросков, почти все они схвачены точно, а три или четыре из них, по моему ощущению, удались особенно. Может быть, он соберёт их в альбом.
Из письма Р. Роллана С. Цвейгу, 9 февраля 1919
Отдельным альбомом эти наброски так и не были изданы. Первый из них был опубликовал в июне 1919 года парижским издателем Роллана, напечатавшим его очень ограниченным тиражом только для друзей писателя.

Ещё один из вильнёвских рисунков был опубликован в следующем году как портрет Роллана на фронтисписе книги "Romain Rolland vivant. 1914-1919" («Живой Ромен Роллан. 1914-1919»), написанной о нём его близким соратником, поэтом, прозаиком и переводчиком Пьером Жаном Жувом (Pierre Jean Jouve, 1887-1976). Экземпляр этого издания хранится в нашей библиотеке.
Три следующих рисунка из вильнёвской серии были впервые опубликованы в 1926 году в издании "Liber Amicorum Romain Rolland" («Книга друзей Ромена Роллана»), подготовленном к шестидесятилетию Роллана как дар юбиляру от его друзей. Оно тоже есть в нашей коллекции.
В коллекции хранится ещё одно издание с первой публикацией одного из вильнёвских рисунков. Эта портретная зарисовка была опубликована в журнале "Marginalien" только в 1992 году Паулем Риттером (Paul Ritter, 1912-1993), преданным исследователем и коллекционером Мазереля, автором самой полной аннотированной библиографии его графики, в тексте статьи «Франс Мазерель в оценке Ромена Роллана».
Рисунки из вильнёвской серии часто воспроизводятся как портреты автора в изданиях произведений Роллана и книгах о жизни и творчестве Роллана или Мазереля.

Пьер Вормс (Pierre Vorms, 1903-1986), ещё один пропагандист творчества Мазереля и его издатель, записавший в 1961 году на магнитофон свои беседы с художником, опубликованные только в немецком переводе в ГДР, выбрал для этой книги четыре интересных рисунка. Три из них – портреты, а на четвёртом художник изобразил отель в Вильнёве, где жил тогда Роллан, и рядом с ним виллу «Ольга», где писатель с радостью обоснуется на долгие годы позже. Все четыре рисунка датированы в этом издании 1921 годом. Очевидно, Мазерель сделал их тогда по своим наброскам 1919 года.

Завершённость выбранных Вормсом рисунков особенно хорошо видна при сравнении их с вильнёвскими набросками, вошедшими в число иллюстраций книги Тамары Лазаревны Мотылёвой о Роллане:
Серия вильнёвских зарисовок, безусловно, служила Мазерелю основой для всех портретов Роллана, включая созданный им в 1938 году живописный. После смерти писателя этот портрет был приобретён у художника правительством Франции и сегодня хранится в Музее Орсе в Париже. А в книгах из нашей коллекции воспроизводится фотография 1942 года, где художник снят на фоне этого портрета в своей мастерской в Папском дворце в Авиньоне, где он жил в годы Второй мировой войны.
Среди созданных Мазерелем портретов Роллана есть и нарисованный углём. Художник сам привёз этот рисунок в Советский Союз с приветом от Роллана, и впервые он был опубликован в «Литературной газете» 10 июня 1936 года, а вскоре после этого – в числе иллюстраций в книге, написанной о Мазереле Генрихом Фогелером (Heinrich Vogeler,1872-1942), художником югендштиля и эмигрировавшим в СССР немецким коммунистом. Экземпляр этого издания есть в коллекции.
В коллекции хранится и ещё одна книга с оригинальной публикацией портрета Роллана работы Мазереля. Это посмертное издание последних воспоминаний писателя "Le Periple" («Внутреннее путешествие») с его портретом на фронтисписе.
Дружба
За четыре дня, которые я с ним провёл, я оценил его ещё больше, чем раньше. Это человек редкого сердца и характера: добрый, простой, сдержанный, скромный, надёжный, с внутренним достоинством и широко образованный. Он свободно владеет французским, английским и немецким.

Он мне рассказывает, что вырос на музыке Генделя, которого играла ему мать. Уже поднявшись к себе спать, он до поздней ночи сидел в кровати, весь устремившись вперёд, чтобы не упустить ни малейшего доносившегося снизу звука.
Из дневника Р. Роллана, февраль 1919
Мазерель дневника не вёл, мемуаров не писал. Спасибо Вормсу за его вопросы – ответы на них Мазереля, опубликованные в «Беседах», и считаются воспоминаниями художника. Рассказывая о том приезде в Вильнёв, когда он делал свои зарисовки, Мазерель говорит, что был поражён тому, как много Роллан работает. Для человека слабого здоровья (ему было уже за 50, он страдал туберкулёзом, всё время зяб и кутался) у писателя была колоссальная работоспособность. За день он успевал сделать очень много. Имея огромную переписку, он на все письма отвечал сам, по утрам работая до полудня в постели, как и изобразил его на одном из рисунков Мазерель.

Не забывая уделять внимания гостю, хозяин старался получше его угостить. За обедом на столе было неизменно хорошее вино, в котором уроженец Бургундии Роллан знал толк. После обеда они гуляли по берегу озера, а вечерами Роллан садился за фортепиано. Позже Мазерель вспоминал о его исполнении Бетховена: «В Ваc тогда как дьявол вселился. Я и сейчас вижу, как у Вас по всему тему пробежала дрожь».

Профессиональный музыковед и автор «Жан-Кристофа», Роллан, несомненно, нашёл в Мазереле того, кто был способен разделить с ним счастье погружения в волшебство музыки, постигать которое будущий художник начал ещё в утробе матери-пианистки. В детстве он и сам учился музыке и в кругу близких всю жизнь с удовольствием музицировал.
При каждой встрече оба открывались друг другу всё новыми гранями, и скоро их общение, несмотря на существенную разницу в возрасте, переросло в настоящую дружбу, которая связывала их до самой смерти Роллана.

О том, что и Роллан бывал у своего молодого друга в Женеве, говорит фотография писателя в доме художника, сделанная самим Мазерелем, тень которого хорошо видна на переднем плане.
После окончания войны из Женевы один за другим начали разъезжаться по домам все, с кем Мазерель в эти годы сблизился. Особенно тяжело ему далось расставание с Ролланом. В одном из писем того времени Мазерель писал ему: «Один только факт Вашей дружбы не даёт мне впадать в уныние и помогает справляться со всеми горестями».

Когда в 1922 году Роллан, не переносивший «постоянную сутолоку улиц и душ» Парижа «ни духовно, ни физически», сможет наконец поселиться в Вильнёве на долгие годы, Мазерель как раз уедет из Швейцарии.

После этого они виделись считанные разы, но переписывались очень интенсивно. Они чувствовали друг в друге ту глубину человеческого измерения, и нравственного, и духовного, и интеллектуального, которой всегда ждал от дружбы каждый из них и которая так редко встречается. В 1924 году Роллан напишет Цвейгу: «Мазерель – единственный, кого я хотел бы видеть почти каждый день, даже если с ним не разговаривать».
Éditions du Sablier
Среди ролландистов, с которыми Мазерель познакомился в Швейцарии, был писатель и поэт Рене Аркос (René Arcos, 1881-1959), в юности – один из членов литературной коммуны «Аббатство», где он получил первый опыт издательского и типографского дела, позже – главный редактор основанного Ролланом журнала «Europe», где печатались и Роллан, и Мазерель. А в Женеве, в начале 1919 года, Аркос предложил Мазерелю основать вместе небольшое издательство, чтобы печатать ограниченными тиражами на хорошей бумаге красивые книги. Мазерель тут же принялся подбирать для издательства подходящее название, чтобы приступить к разработке его логотипа.
В выборе названия художник советовался с Ролланом. В дневнике Роллан перечисляет множество вариантов, которые предлагал на его суд Мазерель. В конце концов решено было остановиться на названии "Editions du Sablier" («Издательство Песочных часов»). Вспомнили, что ещё на картинах старых мастеров песочные часы символизировали циклическую смену жизни и смерти. Прямую связь с книгой нашли в том, что песок веками служил пишущей братии для просушивания чернил на бумаге.

На экслибрисе нового издательства Мазерель изобразил песочные часы как лампу, источник света.
В коллекции есть все издания "Editions du Sablier", иллюстрированные Мазерелем, среди которых книги Роллана занимают особое место.
МАЗЕРЕЛЬ-ИЛЛЮСТРАТОР, СЦЕНОГРАФ
И СОАВТОР РОЛЛАНА
"Liluli", 1919
«Лилюли»
В 1919 году мы с Рене Аркосом основали издательство Éditions du Sablier, и я заранее попросил Ромена Роллана доверить нам для первого издания свою рукопись. Он тут же предложил мне «Лилюли», я проиллюстрировал её ксилографиями, и это стало нашей первой публикацией.
Ф. Мазерель, из «Бесед» с Вормсом, 1967
… я остановился на театральной форме, которая была новой в то время. На кинематографическом спектакле, рассчитанном на широкие движения толпы, процессии, битвы, с прологом, который произносит чтец, и интерлюдиями в виде диалога или пения. Мне рисовались на сцене две группы персонажей: на заднем плане проходящие тени, разъясняемые чтецом, на просцениуме говорящие персонажи.
Р.Роллан, из послесловия к советскому изданию «Лилюли», 1932
Йорис ван Парайс (Joris van Parys), автор самой развёрнутой биографии Мазереля, пишет, что о своих издательских планах художник рассказал Роллану в тот самый приезд, когда делал в Вильнёве свои наброски, а Роллан читал ему только что законченную остросатирическую пьесу «Лилюли». Получив вверенную ему рукопись пьесы в феврале, в марте Мазерель заканчивает все 32 наброска к её иллюстрациям и пишет Роллану, что может наконец-то взять в руки заждавшиеся его доски и инструменты, в нетерпении взирающие на него со стола. А в июне 1919 года «Лилюли» уже вышла из печати, став блестящим дебютом издательства. Экземпляр первого издания пьесы хранится в нашей коллекции.
КОММЕНТАРИЙ ИСКУССТВОВЕДА
Трудность состояла в том, что речь здесь шла не об иллюстрациях в общепринятом смысле слова, т. е. о сопровождении рисунками узловых моментов текста. Подобное иллюстрирование в данном случае было бы бессмысленным: и персонажи и декорации достаточно подробно описаны у Роллана, и вряд ли какой рисунок мог что-нибудь прибавить к этим точным и живописным описаниям.

К «Лилюли» нужны были иллюстрации иного типа, выявляющие структуру фарса, подчёркивающие разноплановость строения вещи, тот двойной аспект, предусмотренный Ролланом, выявить который только лишь литературными средствами очень трудно. Иллюстрации должны были служить чем-то вроде авторского комментария, организовывать восприятие зрителя, передавать ему истинное отношение автора. В лице Мазерееля Роллан нашёл идеального комментатора своей жестокой и напряжённой сатиры.

Точно следуя замыслу писателя, Мазереель передал зрелищную основу фарса. Каждая сцена развёртывается в двух планах – два персонажа на авансцене и народные массы в глубине. Более того, художник подчеркнул народный характер этого зрелища; иллюстрации решены в духе «Летучих листков» Крестьянской войны, «Библии бедных» и т. п. Гравюры вставлены прямо в текст, как там, а не расположены в виде заставок и виньеток, как это обычно принято в книжной графике конца XIX – начала ХХ в.

В стремлении подчеркнуть глубокую народную основу роллановской сатиры Мазереель позволяет себе несколько пренебречь изяществом авторских описаний – его персонажи грубее, проще и острее стилизованных фигур, которые описаны Ролланом в подробном перечне действующих лиц. Художник исходит из самого текста с его диалектизмами, грубоватой образностью, вольными оборотами речи, а не из утончённо литературных авторских ремарок. Мазереелю удалось схватить самую суть образов Роллана – эту смесь отвлечённости и конкретности. Созданные художником персонажи, даже самые фантастические – вроде человека без головы, живут, но живут в особой гротескной среде, где всё преувеличено, всё обострено – и движение, и жесты, и характеры.

Иллюстрации к «Лилюли» выполнены в излюбленной технике Мазерееля – обрезной гравюре на дереве. К этому времени на счету Мазерееля было уже довольно много ксилографий. Но здесь, пожалуй, впервые, художник обращается к самым истокам техники: его гравюра выполнена в манере старых мастеров, безвестных народных резчиков.

Если в ранних гравюрах Мазерееля был очень силен элемент живописной декоративности, идущей ещё от Валлотона, то здесь он переходит к манере резкой и отнюдь не декоративной: движение линий подчёркивает жесты персонажей, стремительный и напряжённый ритм действия. Именно ритмическое богатство, динамика штриха, грубоватая и чуть неуклюжая непосредственность составляют специфические особенности старой гравюры, органично воспринятой и переработанной Мазереелем для этой серии сатирических иллюстраций.

Из статьи В.В. Туровой «Роллан и Мазереель»
Роллан был так доволен работой художника, что настаивал, чтобы готовившиеся в других странах издания его пьесы выходили только с иллюстрациями Мазереля, и за первые четыре года такие издания появились в США, Франции, России, Германии и Японии. Всего, по данным Риттера на 1992 год, с иллюстрациями Мазереля вышло восемь изданий «Лилюли».

Интересно, что русский читатель познакомился с пьесой Роллана и иллюстрациями Мазереля в 1922 году сразу в двух переводах, изданных практически одновременно двумя советскими издательствами в Москве и Петрограде. Оба эти издания также представлены в коллекции.
«ЛИЛЮЛИ» В ТЕАТРЕ В СЦЕНОГРАФИИ МАЗЕРЕЛЯ
Вы окажете мне удовольствие и честь, если возьмёте для одной из своих постановок мою малышку Лилюли. По правде говоря, засадить эту птичку в клетку – задача не из лёгких, а выпускать её в зрительный зал в Париже – затея довольно рискованная. К тому же, все театры предусмотрительно от этого воздержались.
Ромен Роллан Луизе Лара, 29 июля 1922 года
Даже после войны найти желающих поставить антивоенный фарс было нелегко. Такая возможность появилась только в 1922 году в маленькой театральной студии в Париже. Ею руководила актриса Луиз Лара (Louise Lara, 1876-1952), получившая известность на сцене «Комеди Франсез». В годы Первой мировой войны она открыто высказывала свои пацифистские взгляды, а в 1919 году вместе с мужем, архитектором Эдуаром Отаном (Edouard Autant, 1872-1964) создала свой театр «Ар э аксьон», «Лабораторию театра искусства и действия в поддержку и защиту современных произведений» (Laboratoire de théâtr Art et Action pour l'affirmation et la défense d'œuvres modernes). Сцену с залом Отан оборудовал на тесном чердаке одного из домов на улице Лепик.

Художником спектакля был Мазерель. Он видел, что скромная студия меньше всего подходит для постановки зрелища, задуманного автором пьесы. Ведь «Лилюли», по определению Т. Л. Мотылёвой, – «пьеса-сатира «в «аристофановском духе», близкая к старинным формам народного площадного театра. Тут и аллегория, и клоунада, и пантомима, и грандиозные по масштабу массовые сцены». Но Мазерель нашёл сценографическое решение спектакля в сочетании театра теней с игрой живых актёров, что совершенно отвечало тому, что «рисовалось» воображением Роллана. Действие спектакля разворачивалось на трёх световых экранах: в центре разыгрывались массовые сцены, по бокам появлялись второстепенные персонажи, а четырёх главных героев играли актёры.
За осень Мазерель подготовил все эскизы и создал не меньше пятидесяти силуэтных персонажей. Премьера «Лилюли» состоялась 26 декабря 1922 года.

Всего труппа дала три спектакля: два в декабре на улице Лепик и ещё один 31 марта 1923 года в Зале торжеств в Сюрене (Salle des Fêtes à Suresnes), по приглашению местного отделения французской компартии. Сам Роллан ни одного из них не видел, довольствуясь только откликами друзей и ездившей на премьеру сестры, которая, как он пишет в благодарственном письме Лара, «осталась в восторге от обоих спектаклей, особенно от первого».

Рассказывая о парижской премьере в письме Стефану Цвейгу, Роллан отмечает, что пресса предпочла её не заметить. Однако Й. ван Парайс считает такое суждение не совсем справедливым, ссылаясь на довольно обстоятельный разбор, появившийся 31 декабря в парижской театральной газете "Comoedia". Рецензент счёл спектакль интересным, ему понравились остроумные реплики и выразительные "чёрно-белые" образы Мазереля, но действие пьесы показалось ему хаотичным, а иногда и чрезмерно агрессивным.
Все спектакли театра на чердаке ставились силами горстки объединившихся вокруг Лара и Отана профессионалов для тех «немногих избранных», которых мог вместить крошечный зал. Роже Авермат (Roger Avermaete, 1893-1988), бельгийский писатель, искусствовед и автор монографии о Мазереле, отмечает очевидную несоразмерность количества затраченных на постановку «Лилюли» усилий любому мыслимому вознаграждению. Но для художника главной наградой была возможность отдать дань уважения и признательности Роллану.

Интересно, что Мазерель в этой постановке выступил не только в роли художника. Он с удовольствием пел в хоре, исполняя гротескные песнопения, сочинённые Артюром Онеггером, (Arthur Honegger, 1892-1955), который в 1934 году напишет музыку к анимационному фильму, поставленному по роману в картинках Мазереля «Идея».

В 1926 году постановка «Лилюли» была перенесена на сцену зала Адьяр (Salle Adyar) в Париже. Для неё Мазерель создал новые силуэты и декорации.
"Pierre et Luce", 1920
«Пьер и Люс»
В день Страстной пятницы, 29 марта, в 4 часа пополудни, во время вечерней службы, немецкая бомба попала в церковь в Париже, пробила готический свод; пострадали 165 человек, из них 75 убиты.
Из дневников Р. Роллана, март 1918
Новость о гибели мирных горожан от взрыва бомбы дала Роллану толчок к созданию сюжета о поэтичной и трагической истории любви. Повесть «Пьер и Люс» вышла в Éditions du Sablier в 1920 году, став второй книгой Роллана с иллюстрациями Мазереля. Художник выполнил для этого издания 16 ксилографий.
КОММЕНТАРИЙ ИСКУССТВОВЕДА
Первое, что бросается в глаза, когда открываешь эту книгу, – это разница стилистики. Роллановское стихотворение в прозе, щедро напоённое лирикой, нежное почти до сентиментальности, эта история современных Дафниса и Хлои, оказывается в странном противоречии с энергическими, острыми гравюрами Мазерееля. В них просто исчезла интимность повести, её изысканная наивность и чуть жеманная поэзия.

Что же произошло? Почему Мазереель, достаточно чуткий к стилю в «Лилюли», пренебрег им в данном случае?

В «Пьер и Люс» он выступает не столько в роли иллюстратора, не столько в роли комментатора, сколько в роли оппонента и притом весьма тенденциозного. Его гравюры, рассматриваемые отдельно от текста, дают гораздо более резкую картину Парижа военных лет, чем у Роллана. Действие почти всех сцен развёртывается на улице: влюбленные окружены толпой, машинами, домами. В гравюрах менее всего ощущается та отрешённость, отъединённость героев от всего мира, которая и составляет лирическую атмосферу роллановской повести.

В обобщающем предпоследнем листе Мазереель даёт нечто вроде апофеоза влюбленных: ангел осеняет их своими распростёртыми крыльями. Но отрешённость героев передается чисто внешним приёмом, а задний план настолько многозначителен, что воспринимается не только как среда или обозначение эпохи.

Художник помещает здесь целый ряд гротескных и страшных изображений – самолёты, взрывы, горящие дома, могильные кресты, – весь набор, как будто бы перешедший из газетных антивоенных рисунков Мазерееля. Всего этого в роллановском тексте нет. Нет и маленького эпизода, помещенного справа, – расстрела молодого солдата.

Такого рода трактовка фона, проходящая через все гравюры, а в этом листе достигающая наиболее ясного выражения, носит характер принципиальный. Фон вводится как воплощение мыслей героев – мыслей, уведённых Ролланом в подтекст и резко выявленных Мазереелем.

Так, фигура расстрелянного – логическое следствие из заявления Пьера: «Я убивать не буду» – решительный вывод, которого Роллан не делает.

Таким образом, Мазереель поднимает одну лишь тему из «Пьер и Люс» – антивоенную. Он обостряет, обнажает её, придает ей определённость и однозначность, которых Роллан не предполагал. Наоборот, по замыслу писателя, антивоенная тема раскрывалась скорее в подтексте, в настроении. Мазереель как бы обнажает подтекст повести, её завуалированную публицистичность, делает резкой и явной, а лиризм снимает. Фигуры героев слишком энергичны и действенны, они наводят на мысль не столько о жертвенности, сколько о решительном сопротивлении.

Художник здесь более непримирим и резок, чем писатель. Идеи Роллана в самой общей форме в гравюрах Мазерееля присутствуют. Но изменения стиля прошли мимо него.

А между тем Роллан не случайно решил антивоенную повесть в стиле повести о Дафнисе и Хлое. Щемящая нота человеческой жалости, вздох над погубленной юностью звучат в самой стилистике этого трогательного стихотворения в прозе. Форма идиллии позволяла Роллану с наибольшей эффективностью выразить гуманистический призыв к человечности, к доброте.

У Мазерееля эти мотивы отступают перед гневным призывом к борьбе. «Пьер и Люс» прочтена Мазереелем пристрастными глазами борца: это своего рода укор отвлеченному гуманизму Роллана.

… Мазереель не смешивает любовную и антивоенную тему, наоборот, он хочет их разъединить решительно. Вряд ли можно утверждать, что на примере «Пьер и Люс» сказалась разница мировоззрений писателя и художника, но разница творческих темпераментов сказалась несомненно (чего не было, например, в «Лилюли»).
Из статьи В.В.Туровой «Роллан и Мазереель»
В коллекции повесть «Пьер и Люс» представлена двумя изданиями: оригинальным и немецким.
Все довоенные немецкие издания запрещённого нацистами Мазереля дошли до нас благодаря бесстрашию хранивших их людей. Читая на авантитуле экземпляра имя его владелицы Elsbeth Mathois, невольно задумываешься: не она ли спасла эту книгу от уничтожения?
"La Révolte des Machines, ou la Pensée déchaînée", 1921
«Бунт машин, или Неистовство мысли»
Кто знает, какое человечество мы найдём через 200 лет? Может быть, оно съест себя живьём? И, как говорил Кола, кто даст нам гарантию, что вино будет таким же крепким?
Роллан Мазерелю, февраль 1921
Мы с Вами сочиним сценарий драматического, бурлескного и фантастического фильма, который мы в ближайшие месяцы хотим издать как книгу.
Мазерель Роллану, июнь 1921
Идея фильма заманчива, она меня весьма соблазняет. Вот уже год я размышляю над громадными художественными возможностями кино.
Роллан Мазерелю, июнь 1921
Предложение снять фильм по сценарию Роллана, где Мазерель был бы художником, исходило, как уточняет Й. ван Парайс, от немецкого мецената из Женевы. Это совершенно отвечало собственным творческим устремлениям Мазереля. Ему давно хотелось попробовать свои силы в кино. Он видел в кинематографе искусство будущего с той же функцией, что и у фрески, но с дополнительными возможностями массового распространения.

Роллан понимал, какие перспективы открывает кино для воплощения его давних задумок о зрелище, «рассчитанном на широкие движения толпы». Как он пишет в послесловии к советскому изданию «Лилюли», первоначальный замысел этого сюжета, по которому народы в ужасе пытаются спастись от всемирного потопа, относится ещё к 1912 году. А в 1917 он уже нашёл форму «кинематографического спектакля», предполагающего, что «в глубине сцены водружён экран, на котором появляются кинематографические картины». Неслучайно Т. Л. Мотылёва отмечает, что «Бунт машин» «близко примыкает к «Лилюли» по теме, отчасти и по форме».

С самого начала работа над сценарием задумывалась не как иллюстрирование текста, а как соавторство. Варвара Владимировна Турова, развёрнутые выдержки из статьи который мы приводим здесь как мнение эксперта, пишет, что роль художника в этом соавторстве «не сводилась к простым наброскам, сопровождающим готовый текст. Пластические идеи Мазерееля органически входили в сценарий и служили отправной точкой в разработке текста». Роллану нравились предлагаемые художником образы машин, он писал, что они будят его мысль. Мазерель вспоминал, что сюжет они сочиняли вместе, обсуждая каждый поворот действия. Роллан внимательно выслушивал художника, а потом обращал всё в текст, а иногда и сам предлагал что-то, рисуя.

Совместная работа так увлекла Роллана, что он выразил желание сделать с Мазерелем целую серию фильмов разных жанров. 21 июля художник пишет Роллану о своём согласии, но уже через несколько дней понимает, что не может ни рисовать, ни написать письма, ни даже удержать в руке карандаш из-за перенапряжения и боли в правом запястье. Он не выпускал из рук инструмента уже много месяцев подряд, и теперь был вынужден признать, что даже его тренированному телу время от времени нужен отдых. Вернуться к рисованию он смог только в сентябре, а взять в руки резец и доску – в октябре. Но несмотря ни на что к концу осени ксилографии были готовы, и в декабре «Бунт машин» был напечатан в типографии Albert Kundig тиражом 209 экземпляров, став последним изданием Éditions du Sablier, вышедшим в Женеве перед переездом издательства в Париж.
Однако напечатанный тираж было решено не распространять. Е.Е. Эйхман объясняет это тем, что книгу издали ограниченным тиражом только для обеспечения авторского права. Й. ван Парайс пишет, что от распространения тиража пришлось отказаться по настоянию Роллана, неожиданно решившего, что его текст недостаточно хорош для публикации. Так или иначе, несмотря на все доводы Мазереля, весь тираж так и остался лежать в подвалах типографии. При этом Роллана не смущали публикации английского перевода его текста в США: в 1923 году по частям в номерах журнала Vanity Fair, а в 1932 году отдельным изданием "The Dragon Press", Ithaca (New York).

П. Риттер приводит доводы самого Роллана: «Бунт машин» я писал не для того, чтобы его читать, а для того, чтобы его смотреть». Автор текста был готов распространять сценарий только после того, как американцы снимут по нему фильм. Роллан не хотел давать пищу враждебно настроенной к нему французской прессе, опасаясь, что преждевременное появление критических отзывов может помешать выходу или успеху фильма.

На заокеанские издания сценария в Европе, очевидно, просто не обратили внимания. Но фильм по нему, несмотря на несколько предпринимавшихся попыток, так никто и не снял. И чем бы это ни было вызвано, нельзя не согласиться с замечанием В. В. Туровой: «Трудно себе представить, как он мог бы осуществиться при тогдашнем уровне кинематографической техники» с учётом того, что задумывался не как рисованный, а как игровой «немой фильм фантастического и гротескного характера».

Развивая эту аргументацию, В. М. Яценко в статье об этом сценарии отмечает новаторство его авторов в разработке сложных композиционных приёмов, «которые позже в новом искусстве ХХ века станут главенствующими». В частности, речь идёт об использовании в сценарии приёма комбинированной композиции. «Виртуозно-стремительное столкновение» в одной картине двух-трёх временных и пространственных планов исследователь считает «определяющим в поэтике «Бунта машин». Роллан называл это принципом «симультанности», который представлялся ему «очень плодотворным, но в высшей степени трудным для реализации».

Как тут не вспомнить блестящую реализацию этого принципа средствами театра теней, придуманную Мазерелем для постановки «Лилюли», когда всё то, что было пока невозможно на киноэкране, было достигнуто комбинированием четырёх разных действий, одновременно разыгрываемых силуэтами на трёх световых экранах и актёрами на сцене.
КОММЕНТАРИЙ ИСКУССТВОВЕДА
Для Мазерееля работа в кино была продолжением «кинематографической» тенденции его графики. Кино давало ему возможность увидеть своих персонажей в движении. Если даже в «романах в картинах» он выступал как режиссёр, если каждую гравюру он строит как своего рода кинокадр, то тем более ему хотелось быть режиссёром в работе непосредственно над фильмом. Его привлекала сама практика кино, его техника, расширившая его возможности как художника.

Напротив, Роллана специфика кино, по существу, не интересовала, недаром он несколько раз настойчиво советует привлечь для осуществления фильма какого-нибудь достаточно умного и послушного режиссёра. Его задача шире и грандиознее – открыть новые пути для развития особого вида искусства – психокинематографического, как он его называет. «Говоря вообще, если мы оба намерены создавать фильмы (а это зависит частично от успеха того, который мы сделаем сейчас), – пишет Роллан 9 ноября, – то я хотел бы, чтобы мне был поручен замысел и общая редакция пьесы, а Вы бы присоединили к нему не только рисунки для издания, но также и возникшие в процессе работы пластические или кинематографические идеи, которые позволят мне обогатить сюжет и придать ему гораздо большую интенсивность эффекта.

…писатель слишком подчинил себе художника. Роллан хотел всё делать сам. Поля второго варианта рукописи испещрены замечаниями Роллана по поводу самых мелких деталей, касающихся внешнего облика персонажей, обстановки и т. п. Более того, там же мы встречаем следующее указание: «Следите особенно за тем, чтобы не впасть в гротеск. Я сам во время писания несколько форсировал эту ноту. Здесь надо передать во всей полноте трагическое (однако без вида крови), грандиозное, фантастическое. Что до комического, то его тоже достаточно, однако оно вытекает из самих ситуаций. Избегайте шаржа. Оставьте зрительные деформации».

Мазереель великолепно выполнил одну часть задачи – его машины и фантастичны, и грандиозны. Что же касается совета избегать гротеска и деформаций, то это всё равно, что велеть огню не жечься. Гротеск и деформация – основы творчества Мазерееля того периода, именно на них-то и должен был строиться фильм. Мазереель добросовестно следовал указаниям Роллана, однако как будто через силу – излишняя их подробность его стесняла.

В результате получилась интересная книга с иллюстрациями (особенно издание 1947 г., выполненное по указаниям, сделанным в своё время Ролланом, – со свободным монтажом полосы), но отнюдь не кинофильм, как было задумано.

Из статьи В.В. Туровой «Роллан и Мазереель»
Упомянутое искусствоведом издание есть в нашей коллекции. Фактически оно и стало первым, поскольку обнародовать оригинальную версию сценария до конца жизни Роллана так никто и не посмел. А Пьер Вормс, обнаруживший её ещё в 1939 году, опубликовал на её основе своё издание «Бунта машин» только в 1947 году, сопроводив его своим предисловием с выдержками из переписки авторов. Экземпляр издания Вормса также есть в нашей коллекции.
В коллекции есть также оригинальная ксилография из "La Révolte des Machines, ou la Pensée déchaînée", отпечатанная посмертным тиражом Фондом Франса Мазереля в Саарбрюкене. Она прилагалась к хранящемуся в коллекции экземпляру специального тиража юбилейного издания фонда к столетию Мазереля «К осуществлению мечты о свободном обществе».
Всего вышло восемь изданий «Бунта машин» на французском, немецком, нидерландском, английском, русском и чешском языках. В Советском Союзе киносценарий опубликован в майском номере 1961 года журнала «Искусство кино».
Именно из этой публикации с лёгкой руки переводчицы сценария вошло в оборот его русское название, «Бунт машин, или Неистовство мысли».

Буквальный перевод его второй части, «рensée déchaînée», «мысль, сорвавшаяся с цепи», для заголовка громоздок. Но именно дословное понимание названия этого сценария доносит до нас провидческую озабоченность его создателей, предостерегавших человечество от опасности потери контроля над порождением его разума.

Каждый подобный выбор стоит переводчику серьёзной внутренней борьбы, тем более, когда речь идёт о названии. Ведь и авторы выбирают его не случайно. А в этом случае, как мы узнаём из приводимых В. М. Яценко фрагментов их писем, любезно предоставленных ему вдовой Роллана, соавторы обсуждали выбор названия уже готового сценария долго и подробно, заботясь даже о его визуальном восприятии. Сошлись на двойном названии, считая, что первое лучше подходит для фильма, а второе – для печатного издания.
"Jean-Christophe", 1925-1927
«Жан-Кристоф»
…служить автору и его намерениям, создавая рядом с текстом собственное произведение. Вот это и есть, по-моему, идеал иллюстрированной книги.
Мазерель Роллану, 1927
Первый том «Жан-Кристофа» только что вышел и на этой неделе поступает в продажу, а я закончил второй и берусь за третий. Ну и работёнка!
Мазерель Цвейгу, 1925
Подписывая в октябре 1923 года контракт на подготовку библиофильского издания «Жан-Кристофа», ни Роллан, ни Мазерель не представляли себе, какие трудности им предстоит преодолеть. Роллан вручал своё детище в надёжные руки своих давних парижских издателей и добрых приятелей, двух директоров Librairie Ollendorff и с энтузиастом писал в проспекте к изданию, что никогда раньше не соглашался на иллюстрирование своего романа, считая, что «другой художник едва ли способен всецело проникнуться идеей писателя», но теперь сам просит Мазереля «влить в его творение струю своей горячей, бодрящей крови». Текст этого проспекта превратился в настоящий панегирик Мазерелю, художнику и человеку, из уст того, кто «не щедр на похвалы», но, если уж восхищается, то «не привык смягчать выражение своего восторга».

Можно предположить, что отчасти эти совершенно искренние похвалы были вызваны постоянным желанием Роллана исправить ситуацию, которая казалась ему несправедливой: художника, уже получившего признание и большую известность в других странах, практически не публиковали во Франции. Это подтверждается и текстом письма Роллана Цвейгу в январе 1924 года: «Не могли бы Вы оказать Франсу (но так, чтобы он не знал, что я Вам об этом пишу) большую услугу?». Пользуясь пребыванием Цвейга в Париже, Роллан просит друга зайти в Librairie Ollendorff, поторопить издателей с выходом первого тома и объяснить им, что библиофильское издание «Жан-Кристофа» с иллюстрациями Мазереля очень важно для их же престижа, что выхода этого издания все с нетерпением ждут и что Мазерель – большой художник, хорошо известный в мире. Роллан сетует, что издатели об этом «и понятия не имеют», что «в Париже наш друг Франс ни в коей мере не занимает того места, которого заслуживает», и что сам Мазерель – не тот человек, чтобы об этом заботиться и обивать, как другие, пороги издательств. В ответном письме Цвейг пишет, что, находясь в Париже, он понял, сколько там у Мазереля завистников и как они боятся, что во Франции он станет вдруг так же знаменит, как в Германии.

Когда Роллан писал это письмо, ему и в голову не могло прийти, что в самое ближайшее время само осуществление задуманного им проекта окажется под угрозой: неожиданно, без предварительного уведомления сотрудников и авторов, было объявлено, что весь издательский дом Librairie Ollendorff перешёл к новому собственнику, Albin Michel. Роллан пришёл в ярость, и ему понадобилось много сил и времени убедиться, что в новых условиях он может и хочет продолжать сотрудничество.

Пока взбешённый Роллан пытался разобраться в ситуации, Мазерель, уже погрузившийся в работу, определённо понял одно: похожего по объёму и сложности заказа у него не было никогда. Только в работе он понял, что она потребует от него «раз в десять» больше времени и сил, чем он мог себе представить.

Он подписывал этот контракт не без меркантильных соображений: «Жан-Кристоф» обеспечивал ему стабильный доход на два года. При этом, конечно же, как всегда, ему хотелось оправдать оказанное ему Ролланом высокое доверие, не разочаровать старшего друга, ждавшего, что уж в этом-то материале художник превзойдёт самого себя. При этом он старался гнать от себя мысль, что эта работа оставляет ему всё меньше надежды на осуществление давних сокровенных желаний проиллюстрировать «Божественную комедию» Данте, «Гулливера» Свифта, «Цветы зла» Бодлера или трагическую историю Войцека, не говоря уж о собственных проектах: завершённая к этому времени серия гравюр «Город» задумывалась как первая часть трилогии, продолжение которой циклами «Земля» и «Море» так и осталось в мечтах.

Он надеялся только, что новый заказ позволит ему завершить всё начатое и не отказываться от уже утверждённых планов. Над иллюстрациями к «Жан-Кристофу» Мазерель работал с 1924 по 1927 годы. На этот же период пришлось и время его работы над «Тилем Уленшпигелем», его самой заветной и желанной мечтой, получившей шанс на воплощение. Приведённый П. Риттером список всего, что сделал художник за эти годы, не может не изумлять как количеством, так и значимостью этих работ. Осенью того же 1925 года Мазерель пишет Цвейгу, что не может себе позволить оторваться ни на минуту: нельзя задерживать иллюстрации ни к «Жан-Кристофу», ни к «Уленшпигелю», а к ноябрю ещё надо успеть подготовить выставку акварелей.
Через много лет, отвечая на вопрос Вормса о своём сотрудничестве с Ролланом в работе над «Жан-Кристофом», Мазерель скажет: «Мы переписывались по этой работе три-четыре раза в неделю. Я посылал ему практически все пробные отпечатки. Он отвечал мне очень быстро и чётко высказывал своё мнение. Иногда мои иллюстрации ему нравились, иногда нет. В области изобразительного искусства его опыт был органичен, но в целом с моей работой он соглашался. Если это бывало не так, он мне на это указывал, но окончательное решение оставлял за мной, потому что он абсолютно признавал за мной свободу творчества».

В этом ответе художник не погрешил против истины. Но упомянутая им переписка с Ролланом показывает, как нелегко далась эта работа им обоим. Даже тех фрагментов писем, которые приводятся биографами Мазереля, достаточно, чтобы понять, какое испытание на прочность выдержала дружба двух удивительных людей и художников.

Иллюстрации первого тома Роллан в целом одобрил, но после выхода второго уже не мог скрыть своего разочарования. В письмах Мазерелю он осторожно, но настойчиво высказывал свои возражения, давал разъяснения и советы. Ему очень хотелось контролировать весь процесс, начиная с выбора эпизодов для иллюстраций. Он хотел, чтобы Мазерель показывал ему рисунки до начала гравирования: «Я вполне понимаю, что Вы предпочли бы, чтобы я их видел, только когда они уже готовы. Видел и принимал их! В глубине души Вы ревниво защищаете свою независимость, Вы не хотите, чтобы я судил заранее, Вы ставите меня перед свершившимся фактом. Это я тоже хорошо понимаю. Наверное, я делал бы так же… И всё же это не совсем разумно». Роллан просит Мазереля не расценивать это как признак недоверия, потому что "даже Бетховен спрашивал совета у Гёте, когда сочинял "Эгмонта".
Мазерель пытается разъяснить Роллану специфику техники своей работы над созданием гравюры, не предполагающей тщательного прорисовывания наброска на бумаге: «Я прорабатываю линии и заканчиваю рисунок в процессе его гравирования, прямо на дереве. Я очень хорошо понимаю, что Вы придерживаетесь собственного видения, которое для Вас очень важно. Но нельзя забывать и о том, что видение художника тоже надо учитывать».

Роллан замечает, что «видение художника не всегда соответствует тому, что именно хотел выразить своим текстом автор» и только по этой причине считает консультации художника с автором необходимыми.

Мазерель продолжает отсылать Роллану пробные оттиски, но тот продолжает ждать рисунков. Его реакция на третий том – уже прямой укор: «Это было единственное моральное условие, которое я поставил и на которое Вы согласились. Нехорошо об этом забывать».

Попытки Мазереля объяснить свою позицию не находят понимания. На словах Роллан признаёт право художника отстаивать свою творческую свободу, но после выхода четвёртого тома не может скрыть того, как он уязвлён: «Вы слишком зациклены на себе. Это заявление, что «что бы вам ни говорили, вы всегда держитесь за свою идею», настораживает. Особенно, когда речь идёт о том, чтобы проиллюстрировать идею другого, который совершенно точно знает, что он выразил».

Й. ван Парайс назвал это «полным коротким замыканием». Ответное письмо Мазереля от 19 января 1927 года Р. Авермат приводит целиком, а П. Риттер цитирует без перевода. Отсылая франкофонов насладиться оригиналом, мы приведём его фрагменты по-русски:
«Ваше письмо меня очень удивило. Больше удивило, чем задело. Я уверен, что Вы поддались мимолётному настроению, поскольку я не мог бы, например, себе представить, чтобы Ваша дружба могла зависеть от того, хороши или не совсем хороши иллюстрации к этому четвёртому тому «Жан-Кристофа». И всё же в своём письме Вы это говорите. Это так на Вас не похоже, что я думаю, что могу выразить на это всё своё удивление… У Вас есть право говорить, что эти иллюстрации Вам не нравятся, но и я в этом кое-что смыслю и имею право сказать, что это чего-нибудь да стоит… Я надеюсь, … что и Ваше письмо, и это, пройдут, как два досадных облачка».

В своём письме Мазерель соглашается с Ролланом, что какие-то из иллюстраций удались ему меньше, но другими он очень доволен, ведь у него, как у любого, и в жизни, и в работе бывают и подъёмы, и спады. Подхватывая эту мысль и аргументируя её арифметически, П. Риттер пишет, что при общем объёме выполненных за это время художником работ (практически 1000 ксилографий и 117 рисунков, что само по себе на грани физических и психических возможностей человека), неровности в качестве неизбежны и объяснимы.
В вопросе об истоках разногласий, возникших у Мазреля с Ролланом в этой работе, каждый из биографов художника расставляет акценты по-своему. Й. ван Парайс говорит об исходной сложности задачи иллюстрировать текст не только большого объёма, но и очень неоднородного состава, с авторскими отступлениями и пространной утратившей актуальность полемикой. Р. Авермат видит их причину в определённом консерватизме эстетических воззрений воспитанного на классике Роллана, считая, что сотрудничество художников двух разных поколений основывалось только на их дружбе и близости общественно-политических взглядов. П. Риттер отмечает, что критико-сатирическое начало творческого метода Мазереля не очень вязалось с теми идеями, которые Роллан хотел выразить в романе.

Тут можно вспомнить, как близка была Роллану и «кинематографичность», и сатирическая направленность графики Мазереля, когда решалась задача создания фарсовых бурлесковых зрелищ в «Лилюли» и «Бунте машин». Ведь Роллан, как и Мазерель, пробовал себя в различных жанрах, и каждый из них достиг в своём искусстве вершин мастерства. Мазерель мог выразить графическими средствами оттенки любых чувств и настроений. И можно предположить, что суть разногласий двух больших художников касалась, прежде всего, интерпретации созданного Ролланом литературного произведения, того самого «видения», которое у каждого было своим.

Как любой читатель-интерпретатор, и в этом понимании соавтор художественного текста, Мазерель имел право на его собственное прочтение. Как иллюстратор Мазерель чувствовал себя автором своего произведения, за которое он один несёт полную ответственность, поэтому он и стоял на своём так твёрдо. Ведь в работе над «Бунтом машин», когда он был соавтором в самом прямом смысле, он уступал Роллану гораздо легче. Роллан же, казалось, продолжал работать с Мазерелем-иллюстратором «по инерции» так же, как привык работать с ним в соавторстве: писателю и тут хотелось, выслушав мнение художника, подробно обсудить с ним каждую сцену, обговорить каждую деталь, а то и склонить его к своему «видению».

Сегодня у каждого из нас есть возможность самому судить и о качестве 666 иллюстраций Мазереля к роману, и об их смысловом и стилистическом соответствии творению Роллана. А потом прочитать авторитетное мнение чуткого профессионала и знатока графики Мазереля В.В. Туровой, считавшей, что задача, которую ставили перед собой соавторы при работе над «Бунтом машин», по-настоящему была решена только в «Жан-Кристофе», где созданные Мазерелем «образы действительно обогащают сюжет, дополняют текст, придают ему ещё большую интенсивность».

КОММЕНТАРИЙ ИСКУССТВОВЕДА
…666 гравюр к «Жану-Кристофу» – это пример удивительного, редкостного совпадения стиля писателя и иллюстратора. Мазереель как бы передает Роллана в формах самого Роллана – настолько точно сумел он уловить стилистику, внутреннее движение повествования, его то мощные, то грациозные ритмы. Текст романа заново оживает в гравюрах– они открывают живую основу его пафоса, дают пластическую форму словам и идеям. Эти иллюстрации нельзя рассматривать: их надо читать вместе с текстом. Листая страницы этой книги, мы целиком погружаемся в глубокий, торжественный мир образов Роллана, приникаем к самым истокам его философии.

«Жана-Кристофа» трудно сейчас представить без иллюстраций Мазерееля. Гравюры вкраплены в текст: они то растекаются на полях, то величественными фронтисписами отмечают начало новой темы, то изящной концовкой ставят в конце главы решительную точку.

Это целиком смысловые иллюстрации, среди них нет ни одного декоративного украшения. Они составляют с текстом своеобразную полифонию: темы сплетаются, расходятся, сталкиваются, каждый раз создавая новое звучание, новый оттенок содержания. Манера Мазерееля становится сдержаннее, мягче. Кинематографичность исчезла, чередование резких действий уступило место пластической полноте. Теперь Мазерееля занимает портрет: он внимательно следит за движением мысли на лице Кристофа, подмечает, как в облике его постепенно зреет бетховенская гроза, как меняется лицо Оливье (для которого, кстати, использована одна из ранних фотографий самого Роллана), – читатель всё ближе узнает его вместе с Кристофом, и по мере его узнавания всё яснее проступает его одухотворенность.

Мазереель развёртывает образы во времени, постепенно усиливая и углубляя характеристику, открывая все новые и новые аспекты личности.

Понадобилось семь лет, чтобы Мазереель сумел охватить всю глубину Роллана, сумел создать не трактовку, не своё объяснение, а графический и поэтический эквивалент текста. Понадобилось семь лет непрерывного творческого труда, поисков, резких поворотов, полных перемен всех творческих установок, утрат и находок.

Мазереель конца 20-х годов не похож на дерзкого автора «Идеи» – его творчество стало менее острым, но зато более глубоким и насыщенным.

И опять, как всегда, именно работа над Ролланом позволила ему раскрыться с наибольшей полнотой.

Из статьи В.В.Туровой «Роллан и Мазереель»
Экземпляр оригинального издания романа с иллюстрациями Мазереля есть в нашей коллекции.
По образцу этого пятитомника в 30-е годы было подготовлено советское издание романа в двух томах в русском переводе. Оно также представлено в коллекции.
«Жан-Кристоф» с иллюстрациями Мазереля представлен в коллекции не только книжными изданиями, но и грампластинкой с записью чудесного аудиоспектакля. В оформлении конверта воспроизведены четыре ксилографии из иллюстраций к роману, а имя художника в сопроводительном тексте В. Смирнова значится как Франц Мазерель.
СОПРОВОДИТЕЛЬНЫЕ ТЕКСТЫ РОЛЛАНА
К ИЗДАНИЯМ МАЗЕРЕЛЯ
Лучшим доказательством характера отношений двух друзей может служить то, что в самый разгар их разногласий по поводу иллюстраций к «Жан-Кристофу» Роллан не просто восторгается законченными Мазерелем иллюстрациями к «Уленшпигелю» для нового немецкого издания, но и пишет к этому изданию своё предисловие.

Когда в декабре 1926 года издание романа де Костера в новом немецком переводе Карла Вольфскеля увидело свет, оно единодушно и сразу было признано вершиной творчества Мазереля как иллюстратора.

Особенно досадным для Роллана было то, что в «Уленшпигеле» он нашёл ту свежесть, которой ему не хватало в иллюстрациях к «Жан-Кристофу». Но щадя друга, он делился этими ощущениями только в переписке с Цвейгом. Мазерелю же он писал о том, что действительно его восхищало. В письме к художнику, приступавшему тогда к работе над последним томом «Жан-Кристофа», Роллан «умолял» его «не скупиться» на пейзажи. Он считал, что именно пейзажи удаются художнику лучше всего, что в них-то и кроется его «настоящая поэзия».

Издание «Уленшпигеля» с оригинальными ксилографиями Мазереля, которое Курт Вольф относил к числу двух самых красивых за всю его издательскую карьеру, тоже есть в коллекции.
Предисловие к «Уленшпигелю» – не первый и не единственный из сопроводительных текстов Роллана к изданиям произведений Мазереля.

Первым стало написанное им в 1922 году предисловие к англоязычной версии романа в картинках «Мой часослов» ("My book of hours"), изданной самим художником в Женеве и предназначенной для США. С предисловием Роллана вышло в 1930 году и переиздание "My book of hours", осуществлённое уже в США. Все остальные появлявшиеся в мире издания «Часослова» выходили, по данным П. Риттера, как и оригинальное, "Mon livre d'heures" 1919 года, с предисловием Томаса Манна.

Но текст Роллана 1922 года, написанный для американской публики, появился в 1926 году и в Европе: он был переведён на немецкий язык и напечатан как введение к альбому рисунков Мазелеля "Bilder der Grossstadt" («Картинки большого города»). Именно в этом качестве текст Роллана о Мазереле получил распространение и широко цитируется в литературе о художнике.

Этот альбом, изданный Куртом Вольфом совместно с Карлом Райснером, есть в нашей коллекции.
По-русски это предисловие-введение можно прочитать в советском сборнике 1958 года, куда вошли переводы текстов о Мазереле, написанных западными авторами.
Существует ещё одна оригинальная публикация текста Роллана, связанная с Мазерелем лишь косвенно. Это послесловие к пьесе «Лилюли», написанное её автором специально для собрания его сочинений в двадцати томах, выходивших в Советском Союзе в 1930–1937 годах. В подготовке этого издания, которое стало первым собранием его сочинений в мире, Роллан сам принимал активное участие. Свои предисловия к этому собранию, кроме самого автора, написали М. Горький, А. В. Луначарский и С. Цвейг.
Есть у нас и ещё один очень значимый и широко цитируемый текст Роллана о Мазереле. Его русский перевод, выполненный Е. Е. Эйхманом, полностью приводит в своей статье о Роллане и Мазереле В.В. Турова. Это тот самый совершенно искренний панегирик Мазерелю, человеку и художнику, которым полный радужных надежд Роллан извещал читающую публику о первом иллюстрированном издании «Жан-Кристофа» в представляющем его проспекте парижского издательства в 1924 году.
ШВЕЙЦАРИЯ – ФРАНЦИЯ, 1922-1944
Когда ты видишь человека, который является самим собой, ты видишь нечто великое.
Сенека
Это изречение Сенеки Роллан приводит в письме к Цвейгу, когда тот восхищается способностью Мазереля постоянно меняться и обновляться, оставаясь собой. Роллан пишет: «Я люблю нашего Франса не меньше, чем Вы… Я люблю эти всеобъемлющие натуры, в которых есть твёрдая основа. На Мазереле они ещё пообломают себе зубы».

В другом письме Цвейгу Роллан пишет: «Будь они хоть коммунисты, хоть католики, хоть эстеты, хоть скептики, – всё это у них только на поверхности». Лишь в Мазереле он находил настоящие глубокие убеждения.

Сам Мазерель свои взгляды не формулировал, но, если его спрашивали, говорил, что в политической борьбе никогда не участвовал, ни в какую партию не вступал, не был и не будет ни коммунистом, ни социалистом, «а если за что и боролся в своей работе, так это – за мир между людьми, за право и справедливость».

Роллан и сам был «крепким орешком». Его, как и Мазереля, каждый был бы рад объявить своим, ведь к его голосу прислушивался весь мир. Но, не вступая ни в одну из партий, он оставлял за собой право на самую нелицеприятную критику не только врагов, но и друзей.

Общественный темперамент Роллана всегда влёк его в самую гущу политической борьбы. «Только очень недальновидные или предубеждённые люди», – пишет Т. Л. Мотылёва, – представляли себе Роллана «отшельником, охраняющим свой покой на берегу Женевского озера. Он не мог быть в стороне от сражений». Не переставая принимать близко к сердцу всё, что происходило в политической жизни, он «то и дело — удачно или неудачно — вмешивался в эту жизнь», выступая в печати с полемикой, воззваниями, поддержкой или протестами.

Непримиримый спор вёл Роллан с коммунистами, считая, что путь к социальной справедливости не может лежать через насилие. В то же время он очень остро переживал отсутствие единства левых сил, особенно после того, как в Германии они не смогли противостоять приходу к власти нацистов. Ещё до этого, забыв о разногласиях, Роллан публикуется во французских левых изданиях, среди которых и журнал "Сlarté", основанный его оппонентом в политических дискуссиях и убеждённым коммунистом Анри Барбюсом. В те же годы с "Сlarté" активно сотрудничает и Мазерель.
В 1932 году Барбюс и Роллан вместе организуют Первый международный антивоенный конгресс в Амстердаме. К этому конгрессу в Гааге была издана брошюра с репродукциями антивоенной графики Мазереля. Экземпляр этого сборника, названного "Gisteren nog misdaad... Heden?" («Ещё вчера преступление ...а сегодня?») есть в коллекции.
Из уважения к обоим инициаторам и организаторам конгресса Мазерель откликается на их просьбу и войти в оргкомитет, и поехать в Амстердам для присутствия на заседаниях «хотя бы в первый день». Но этот опыт ещё больше утверждает его в мысли, что больше пользы общему делу он принесёт как художник.

В 1936 году на выборах во Франции победил Народный фронт, и Мазереля пригласили к участию в реализации его культурной программы. В письмах Роллану он рассказывал о своих занятиях с художниками-любителями, о восприимчивости к искусству людей, впервые попавших в музей. К праздничному шествию трудящихся 14 июля 1937 года Мазерель готовит по просьбе парижских профсоюзов три транспаранта с изображениями выдающихся французов. Портрет Роллана рабочие несут в этот день рядом с портретами Декарта и Золя.

Когда студенты попросили Мазереля принять участие в создании журнала антивоенной и антифашистской направленности для студенческой и рабочей молодёжи, он не только сам включился в работу, но и привлёк к сотрудничеству в журнале, получившем название "Les cahiers de la jeunesse" («Молодёжные тетради»), целую команду опытных профессионалов. Среди приглашённых был и Роллан, в очередной раз выступивший в роли «крёстного отца» доброго начинания.
Если бы вы были моими сыновьями, я постарался бы, чтобы вы основательно изучили английский и немецкий. А потом засадил бы вас за русский язык. С тех пор, как я вошёл здесь в контакт с видными русскими людьми и стал читать многое из того, что они публикуют, я понял, какие чудодейственные силы мысли и жизни имеются в этом народе (или, вернее, в народах России). С ними связаны самые большие надежды на интеллектуальное, нравственное и общественное обновление нашей цивилизации. Во все сферы духовной жизни они вносят ту молодость и мощное своеобразие, каких нельзя уже найти у других наций Запада. Вы увидите начало новой эры, в которой Восток (русский и азиатский) будет иметь для жизни Европы гораздо большее значение, чем прежде. Это будет очень интересно.
Ромен Роллан, 1918
Интерес к России и внимание ко всему, что там происходит, в Роллане не ослабевали никогда. Он заразил Россией и Мазереля. Роллан всегда говорил другу, что, будь он так же молод и здоров, он давно поехал бы туда посмотреть на революционные преобразования сам, и что художник найдёт там для себя много интересного.

А после того, как Мазереля запретили и перестали печатать в Германии, лишив его важной составляющей его доходов, Роллан, в надежде помочь другу хотя бы отчасти это компенсировать изданиями и заказами в СССР, прямо обратился с письмом в ВОКС (Всесоюзное общество культурных связей с заграницей). Он рекомендовал ВОКС официально пригласить в Советский Союз художника, работы которого там были уже хорошо известны по выставкам и книжным публикациям.

На советский проект оба смотрели без розовых очков, но сама идея построения справедливого общества и энтузиазм его строителей их очень привлекали.

Визит Роллана в СССР, его пребывание в гостях у Горького и встреча со Сталиным описаны и известны. Подробности трёх приездов в нашу страну Мазереля сохранились в его переписке и советских документах. Эти поездки описаны биографами художника и очень живо им самим в «Беседах» с Вормсом.
Впечатления Мазереля от увиденного своими глазами в этих поездках были значительно более радужными, чем чувства, с которыми вернулся из нашей страны Роллан. Возможно, среди прочего, это было вызвано тем, что Роллан связывал с этой поездкой слишком большие ожидания. К тому же на их впечатлениях могла сказаться и программа их визитов. Обоих принимали очень тепло, но сам уровень приёма Роллана, исключительность положения и особенности жизни тех, кто его принимал, оставляли очень мало возможности для непринуждённого общения.

Мазереля в первой поездке стесняло только незнание языка, что он легко исправил за год, общаясь в Париже с русским эмигрантом. И этого ему хватило, чтобы следующим летом говорить с советскими людьми уже без переводчика. А когда в 1958 году художник провёл в Москве три дня на пути в Китай, он был очарован окончательно, поразившись преображению и города, и людей.

Приведём только фрагменты письма Мазереля Роллану после первой поездки: «Я хотел бы иметь возможность рассказать Вам все свои впечатления вживую, а если бы был писателем, я напечатал бы на машинке письмо в триста страниц, и, я Вас уверяю, это был бы захватывающий роман…. Там – для меня – есть все возможности. Два месяца я жил в атмосфере, которую трудно себе представить. Эта поездка была мне полезна со всех точек зрения. … Я помолодел и полон оптимизма, как никогда. В том, чтобы жить и работать, там есть смысл, а здесь … . Когда я покидал территорию СССР, у меня защемило сердце».

Комментируя это письмо, Й. ван Парайс пишет, что Мазерель, несмотря ни на что, остался идеалистом. Но не случайно же Роллан был уверен, что сбить его друга с толку не так-то просто. Об этом говорит и сам Мазерель. Когда один из друзей узнал о его планах ехать к большевикам, он предостерегал художника, что они будут обращать его в свою веру. На это Мазерель отвечал: «Ничего не бойся, я не позволю втянуть себя ни в какую политику. Ромен Роллан как-то сказал мне, что я самый свободный человек из всех, кого он знает. Он хороший судья, и я стараюсь соответствовать его оценкам».
Que toute l'humanité batte comme un seul cœur.
Charles Péguy
Этой строкой Роллан заканчивает едва ли не последнее из своих сочинений, книгу о Шарле Пеги (1873-1914), поэзия которого давала ему пристанище в спасении от ужасов происходившего в мире, вместе с Бетховеном и воспоминаниями. Музыку строки надо услышать, а смысл её сводится к мечте, чтобы пульс всего человечества бился, как единое сердце.

В 1938 году писатель возвращается во Францию и поселяется в Везеле, в родной Бургундии.

31 августа 1939 года, за день до начала Второй мировой войны и за три дня до вступления в неё Франции, Роллан пишет Мазерелю с большой тревогой: он не может без страха думать, что тот до сих пор в Экьене, и советует ему не медлить с возвращением в Париж, чтобы не опоздать, потому что катастрофа может разразиться в любую минуту, и тогда побережье с их стороны начнут обстреливать в первую очередь.

Мазерель возвращается в Париж, хочет записаться на службу добровольцем, но его не берут уже по возрасту, и он идёт иллюстрировать листовки в службе контрпропаганды Департамента информации. Предвидя необходимость бежать, пока враг не вошёл в Париж, Мазерель спрашивает в письме Роллана, нельзя ли передать ему на хранение рукописи и рисунки.

Роллан отвечает, что он, конечно, согласен, но ручаться за их сохранность не может, потому что, «если случится такое несчастье, что враг будет наступать», ему, вероятно, тоже придётся бежать, ведь и он у них в чёрном списке.

Уйти Роллан не успеет. Немецкая комендатура расположится прямо напротив его дома, и, конечно, тронуть его никто не посмеет. А Мазерель с женой в толпе беженцев будет добираться пешком под бомбёжками до юга Франции, который останется свободным.

Через много лет, отвечая Вормсу на вопрос о пацифизме во Второй мировой войне, Мазерель скажет, что и Роллан, и он резко дистанцировались тогда от горстки последовательных пацифистов, потому что были с ними категорически не согласны. Речь в этой войне шла о необходимости защиты той позиции, которую оба занимали и всеми силами отстаивали задолго до её начала. Ужас перед нацизмом был сильнее страха войны. Отказаться от борьбы с врагом человечества означало бы для них выступать за поражение всего человеческого.

В годы войны переписка между оккупированной и свободной зонами была очень затруднена, и друзья могли обмениваться лишь короткими приветами на открытках. Роллан очень ослаб. В своей весточке Мазерелю в ноябре 1943 года он задаётся вопросом, будет ли у них ещё когда-нибудь возможность увидеться и удастся ли ему до этого дожить. Последнюю открытку, текст которой разобрать было уже почти невозможно, Мазерель получил от друга 2 ноября 1944 года. До начала нового, победного, года Роллан не дожил одного дня.

В 1959 году в Лейпциге в рамках Международной выставки книжного искусства проходил конкурс графических работ к 10-летию Всемирной организации защиты мира. Мазерель представил ксилографию «Дань уважения Ромену Роллану». В коллекции есть папка с репродукциями работ участников этого конкурса.
Этой работой художник снова выразил то, что написал когда-то Роллану на рисунке к его юбилею:
Вам, Ромен Роллан,

дорогому и большому другу хороших и плохих дней. Великому писателю! Художнику! Вам, исключительному человеку, – моё восхищение, моя вера и моя радость.


Франс Мазерель. Париж, 1925
ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ ИЗДАНИЯ ИЗ КОЛЛЕКЦИИ «ФРАНС МАЗЕРЕЛЬ» И ФОНДОВ БИБЛИОТЕКИ
Экспонируемые издания Р. Роллана, иллюстрированные Ф. Мазерелем


1. Rolland, Romain. Liluli. Genève: Éditions du Sablier, 1919.
Оригинальное издание пьесы, иллюстрированное 32 ксилографиями Ф. Мазереля, с оформленными им титулом и обложкой. 540/750/800 Albert Kundig, Genève.

2. Роллан, Ромэн. Лилюли. Петербург: Государственное издательство, 1922.
Перевод и примечания А.Н. Горлина. Иллюстрировано 32 репродукциями ксилографий Ф. Мазереля уменьшенного формата. 10 000 экз.

3. Роллан, Ромэн. Лилюли. Москва: Государственное издательство, 1922. Перевод и предисловие В. Я. Брюсова. Иллюстрировано 32 ксилографиями, отпечатанными с досок, выполненных в увеличенном формате И. Н.Павловым по иллюстрациям Ф. Мазереля. Обложка и ксилография-виньетка Н. Н. Купреянова. 5 000 экз.

4. Rolland, Romain. Pierre et Luce. Genève: Éditions du Sablier, 1920.
Первое издание, иллюстрированное 16 ксилографиями Ф. Мазереля, с оформленными им титулом и обложкой. 60/1250/1350 Albert Kundig, Genf.

5. Rolland, Romain. Peter und Lutz. München: Kurt Wolff, 1923.
Перевод Paul Amann, первое немецкое издание с 16 ксилографиями Ф. Мазереля, отпечатанными с оригинальных досок. 8 000 экз.

6. Rolland, Romain. Jean-Christophe. Paris: Albin Michel, 1925–1927. V.1-5.
Первое издание, иллюстрированное 666 ксилографиями Ф. Мазереля. 924/1500/2012 R. Coulouma, Argenteuil.

7. Роллан, Ромен. Жан-Кристоф. Ленинград: Художественная литература», 1936-1937. В 2 т.
Перевод под общей редакцией А.А. Смирнова. Оформлено по образцу оригинального издания, иллюстрировано репродукциями 666 ксилографий Ф. Мазереля. Титул, переплёт, инициалы М.А. Кирнарского. 10 300 экз.

8. Роллан, Ромен. Жан-Кристоф. Детские годы. Ленинград: Мелодия, 1973.
Ленинградский завод грампластинок. Инсценировка С. Богомазова, музыка В. Рубина, Симфонический оркестр п/у Ф. Мансурова. Режиссёр Н. Александрович. В оформлении конверта использованы репродукции ксилографий Ф. Мазереля.

9. Rolland, Romain. La Révolte des Machines, ou la Pensée déchaînée / Frans Masereel, Romain Rolland. Paris: Pierre Vorms, 1947.
Второе издание, иллюстрированное факсимильными репродукциями 33 оригинальных ксилографий. Обложка и виньетка работы Ф. Мазереля для этого издания. В предисловии Pierre Vorms впервые публикует выдержки из писем Р. Роллана Ф. Мазерелю по их совместной работе над созданием сценария и судьбе первого издания. 210/1500/1610 Fontas, Perigueux.

10. Роллан, Ромен. Бунт машин, или Неистовство мысли / Ромен Роллан, Франс Мазерель // Искусство кино. – 1961. – № 5.
Перевод Л. Фейгиной. С фотопортретом Роллана и репродукциями 33 ксилографий Ф. Мазереля. Предисловие Т. Мотылевой.

Экспонируемые издания с совместным участием Р. Роллана и Ф. Мазереля

1. Salut à la révolution russe / Romain Rolland, Pierre Jean Jouve, Marcel Matinet, Henri Guilbeaux. – Genève: Édition de la revue "Demain", 1917.

Ксилография на фронтисписе, обложка и титул работы Ф. Мазереля.

2. Rolland, Romain. Den hingeschlachteten Völkern! Zurich: Max Rascher Verlag AG, 1918.
Перевод с французского С. Цвейга. На обложке – рисунок Ф. Мазереля.

3. Rolland, Romain. Aux peoples assassinés! – Paris: Librairie Ollendorff, 1920.
На обложке – рисунок Ф. Мазереля. 637/990/1000 Frazier-Soye, Paris

4. Les Poètes contre la guerre : Anthologie de la Poésie Française, 1914-1919. Genève: Éditions du Sablier, 1920.
Ксилография на фронтисписе, титул и обложка Ф. Мазереля. Вступительная статья Р. Роллана. 399/750/806 Albert Kundig, Genève.

5. Pour nos petits frères russes! : Dons d'écrivains et d'artistes de l'Europe occidentale pour les enfants mourant de faim dans les districts ravagés par la famine. — Genève : Haut Commissariat du Professeur Dr. Fridtjof Nansen, 1922.
Составитель – Marguerite E. Bienz, Предисловие – Fridtjof Nansen. Сборник содержит статью Р. Роллана и рисунок Ф. Мазереля.

6. Роллан, Ромэн. Настанет время / Западные сборники. Выпуск первый. – Москва: Литература – Искусство, 1923.
Перевод Н. Волкова. Публикация иллюстрирована 5 рисунками Ф. Мазереля из газеты "La Feuille".

Экспонируемые издания с изображениями Р. Роллана работы Ф. Мазереля

1. Jouve, Pierre Jean. Romain Rolland vivant. 1914-1919. – Paris: Société d'Édition Littéraires et Artistiques : Librairie P. Ollendorff, 1920

Рисунок на фронтисписе. Первая публикация.

2. Liber amicorum Romain Rolland [1926] : Romain Rolland sexagenario ex innumerabilibus amicis paucissimi grates agunt / Hunc librum curaverunt edendum Maxim Gorki; Georges Duhamel; Stefan Zweig. — Zürich : Rotapfel-verlag, 1926.
Три рисунка. Первая публикация.

3. Rolland, Romain. Le périple [1946] / Romain Rolland; préface de Maurice Betz. — Paris : Émile-Paul frères, 1946.
Рисунок на фронтисписе. Первая публикация.

4. Paul Ritter. Frans Masereel im Urteil von Romain Rolland // Marginalien. – 1992. – Nr. 126.
Рисунок в тексте. Первая публикация.

5. Фогелер, Г. Франс Мазереель. – Москва; Ленинград: Искусство, 1937. Рисунок в иллюстративном приложении.

6. Avermaete, Roger. Frans Masereel / Roger Avermaete. — London : Thames and Hudson, 1977.
Два рисунка в тексте.

7. Vorms, Pierre. Gespräche mit Frans Masereel. — Dresden : VEB Verlag der Kunst, 1967.
Три рисунка в тексте. Мазерель у живописного портрета Р. Роллана в своей мастерской в Авиньоне. Фотография 1942.

8. Мотылёва, Т.Л. Ромен Роллан. – Москва, 1969. – Москва, 1969.
Два рисунка в тексте.

9. Роллан, Ромен. Воспоминания. – Москва : Художественная литература, 1966.
Рисунок на суперобложке.

10. Роллан, Ромен. Собрание сочинений. – Ленинград : Время, 1932. – Том Х.
Рисунок на фронтисписе.

11. Hommage à Romain Rolland / Frans Masereel // Frieden der Welt = Мир всему миру = Peace for the world = Paix du monde : Internationale Grafik. – Dresden : Verlag der Kunst, 1959. Репродукция ксилографии.

Экспонируемые издания, содержащие тексты Р. Роллана о Ф. Мазереле


1. Masereel, Frans. Bilder der Grossstadt. – Dresden: Carl Reissner Verlag, 1929.
Предисловие Р. Роллана.

2. Бунин, Николай Николаевич. Мазереель : Сборник статей о творчестве / Сост., пер. с нем. Н. Бунина, предисл. Е. Кибрика, ред. В. Фрязинов . — Москва : Издательство иностранной литературы, 1959.
Сборник содержит русский текст предисловия Р. Роллана к "Bilder der Grossstadt", 1926.

3. De Coster, Charles (1827-1879). Die Geschichte von Ulenspiegel und Lamme Goedzak und ihren heldenmäßigen, fröhlichen und glorreichen Abenteuern im Lande Flandern und anderwärts / Charles De Coster; Deutsch von Karl Wolfskehl. Mit Holzschnitten von Frans Masereel. — München : Kurt Wolff Verlag, 1926. — 2 Bd.
Издание иллюстрировано 150 ксилографиями и украшено 18 инициалами работы Мазереля. Предисловие Р. Роллана.

4. Турова, В. В. Роллан и Мазереель // Ромен Роллан. 1866-1966 [1968] : По материалам юбилейной сессии [Сборник]. — Москва : Наука, 1968.
Статья содержит полный текст Р. Роллана из проспекта издания «Жан-Кристофа» Albin Michel. Перевод Е.Е.Эйхмана.

5. Роллан, Ромен. Собрание сочинений. – Ленинград : Время, 1932. – Том Х.
Содержит послесловие Р. Роллана к «Лилюли».
Книги и статьи о жизни и творчестве Ф. Мазереля и Р. Роллана

1. Турова, В. В. Роллан и Мазереель // Ромен Роллан. 1866-1966 [1968] : По материалам юбилейной сессии [Сборник]. — Москва : Наука, 1968.

2. Эйхман, Е.Е. Хронология и библиография к теме «Роллан и Мазереель» // Ромен Роллан. 1866-1966 [1968] : По материалам юбилейной сессии [Сборник]. — Москва : Наука, 1968.

3. Яценко, В.М. «Бунт машин» Ромена Роллана, Ф. Мазерееля // Проблемы метода и жанра [Сборник]. – Томск 1980. – Вып. 7.

4. Мотылёва, Т.Л. Ромен Роллан. – Москва, 1969.

5. Paul Ritter. Frans Masereel im Urteil von Romain Rolland // Marginalien. – 1992. – Nr. 126.

6. Vorms, Pierre. Gespräche mit Frans Masereel / Pierre Vorms. — Dresden : VEB Verlag der Kunst, 1967.
Перевод с французского.

7. Parys, Joris van. Masereel. Eine Biografie. – Zürich : [s.n.], 1999.
Перевод с нидерландского.

8. Parys, Joris van. Frans Masereel : Une biographie. — Bruxelles : Archives & Musée de la Litterature, 2008.
Перевод с нидерландского.

9. Frans Masereel: Eine annotierte Bibliographie des druckgraphischen Werkes. – München ; London ; New York ; Paris : K.G. Saur, 1992.

10. Avermaete, Roger. Frans Masereel. – Antwerpen : Mercator Fonds ; Stuttgart : Belser, 1975.

11. Avermaete, Roger. Frans Masereel. – London : Thames & Hudson ; New York : Rizzoli International, 1977.

12. Dégardin, Samuel. Frans Masereel: voyages au pays des Soviets / Samuel Dégardin, Tatiana Trankvillitskaia. – Gent : Snoeck, 2022.
Центр редкой книги и коллекций выражает благодарность Татьяне Любимовне Борисенко за подготовку текста и справочного аппарата выставки.